— Где?! — сынуля с удивлением посмотрел на свою руку, сжимающую веер ассигнаций. — Ой, правда! А это… это я заработал!
— Заработал? — бабушка скептически пожевала губами, будто пробуя слово на вкус. Применительно к сынуле вкус получался довольно кислый.
— А где же это ты заработал?
Андрюша даже закряхтел от непосильного напряжения фантазии. Из-за спины у него сизой струйкой поднимался дымок.
— А я тут… работал. Я это… гладил, и мне денег дали…
— Чего ж ты гладил?
— Футболку гладил… спереди… одному дяденьке.
— И он тебе денег за это дал?
— Ну да.
— Ой ты ж золотце моё! — разулыбалась вдруг бабушка. Она решила, что, несмотря на явственный запах дыма, исходящий от Андрюши, деньги, тем не менее, не пахнут.
— Ты ж мой труженик! Маме с папой решил помочь! Пойду порадую родителей, расскажу им…
— Не надо!!! — сынуля испуганно сунул деньги в карман, потом, подумав, вынул одну бумажку и протянул ее бабушке.
— А это что, Андрюшенька? — спросила добрая старушка, наивно хлопая желтыми глазками.
Сынуля огляделся.
— А это — тебе. За молчание.
Мамин сериал кончился, начались папины новости. Правда, усталый папа смотрел их с закрытыми глазами и тихо похрапывая. Мама решила, что пора поговорить на серьезную, взрослую тему, то есть про деньги.
— Серёж, а может, зря ты ему денег не даёшь?
— Кому? — всхрапнул папа.
— Андрюшеньке.
— Какому Андрюшеньке?
— Да оторвись ты от ящика своего, а то я его выброшу на помойку!
Мама была уверена, что телевизор в семье смотрит только папа.
— Андрюшеньке, говорю! Зря денег не даешь!
Папа, наконец, открыл глаза.
— А на что ему деньги?
— Как на что? На то же, на что и всем!
— Ну? На карты? На вино? На женщин?
— Ой, ну что ты! — смутилась мама. — Он этим еще не интересуется!
— Вот я и говорю, — быстро подхватил папа, — не нужны ему пока деньги! А будут нужны — сам заработает! Я, знаешь, сам на все зарабатываю!
Мама надолго задумалась.
— На что это ты сам зарабатываешь? — медленно произнесла она.
Папа понял, что сболтнул лишнее. На его счастье в этот момент раздался стук в дверь. В комнату вошел уже знакомый нам милиционер с перемежающимся косоглазием.
— Можно к вам? — спросил он у печки и телевизора. — Участковый инспектор лейтенант Мегро. Почти однофамилец. Хе-хе.
— Чей однофамилец? — не понял папа. — Метро?
— Ты что, Сережа! — мама дернула его за рукав. — Не метро, а Мегре! Жоржа Сименона.
Папа ничего не понял, но на всякий случай улыбнулся гостю приветливо.
— А! Извиняюсь. Присаживайтесь, товарищ Семенов!
— При исполнении не могу! — отрезал милиционер и сел. — Значит так: только что совершено ограбление соседа вашего, гражданина… пожелавшего остаться Х.
— Это Хапунова, что ли? — спросил папа, — Виктора Петровича?
— Его. — Мегро кивнул. — Ограбление совершено при помощи раскаленного чугунного утюга.
— Какой ужас! — прошептала мама.
— Но я к вам пришел совсем по другому вопросу.
— По какому?
Участковый поводил глазами в разные стороны, как таракан усами, и как бы между прочим, спросил:
— Нет ли у вас случайно… чугунного утюга?
— Это вы на что намекаете, товарищ Махно?! — вздыбился папа.
— Да нет! — участковый миролюбиво улыбнулся чайнику. — Я к тому, что не пропадал ли у вас таковой утюг?
— Вон он, наш утюг! — папа указал на бабушкин чугунный утюг, мирно стоящий на подоконнике. — Двадцать лет на окошке стоит, некому пыль стереть! У нас семья порядочная, товарищ Угро, и нечего нас подозревать!
— Да кто ж вас подозревает? — милиционер поднялся. — На месте утюжок — и хорошо. Извиняюсь за беспокойство! До свидания!
Едва за ним закрылась дверь, как папа, не сдержавшись, грохнул кулаком по столу.
— За-ши-бись! Из-за бабкиного ржавого приданого чуть под следствие не попали! — он вскочил и лихорадочно забегал по комнате. — В общем так. Если твоя мама… эту железяку… этот протез ее головного мозга… с глаз моих долой не выкинет, я твою маму… этой железякой…!!!
Папа подбежал к окну, схватил утюг и вдруг с воплем уронил его на пол. Мама в ужасе прикипела к дивану. Засунув пальцы в рот, папа ошеломленно переводил взгляд с утюга на нее и обратно. Над поверженным утюгом тонкой струйкой поднимался сизый дымок.
Сынуля уже выползал зеленым коридором из своей крепости, когда из темноты за забором послышался негромкий свист.
— Это кто свистит? — шепотом спросил Андрюша у темноты.
— Это я, — сказала темнота.
— А кому? — спросил сынуля.
— Тебе, кому же ещё! — над забором появилась голова Михи. — Ну как, сходил?
— Сходил.
— Взял?
— Картошку они не дали. Говорят, не выросла ещё.
— Так ты что, пустой?!
— Деньгами взял. — Андрон самодовольно усмехнулся. — Два мешка.
— Денег?! — у Михи перехватило дыхание.
— Нет, картошки. По десять рублей килограмм.
— Дёшево! — поморщился Миха.
— Они говорят, что картошка у них будет плохая, больше десяти не дадут.
— Ну ладно. — Миха махнул рукой. — Гони половину… и слушай следующее задание. Тут старушка одна есть, самогонщица, у неё такие деньжищи! А значит, надо делиться. Возьми сколько сможешь, по максимуму.
— С утюгом пойду? — деловито спросил сынуля.
Миха покачал головой.
— Ты что, Достоевского не читал? На старушек с топором ходят!
Ранним утром Клара Захаровна вышла на крыльцо, чтобы поставить на место умывальник и пересчитать клубнику, не убыла ли за ночь. Дачный поселок еще спал, даже заядлые рыбаки видели своих метровых щук и пудовых осетров только во сне. Но вдруг… Что это? Клара Захаровна прислушалась. Откуда-то издалека доносился звонкий и заливистый женский голосок: